Мишам писал(а):
Бог поручал евреям умертвлять многих грешников, но Он не говорил им подвергать таких людей жестоким мучениям.
Ну, попробуй избиение камнями. А ты не думаешь, что люди могут преступать за данные им полномочия делать что-то от себя, сверх дозволенного? Как договаривались с Рахавой: "и если кто-нибудь выйдет из дверей твоего дома вон, того кровь на голове его, а мы свободны [будем от сей клятвы твоей]; а кто будет с тобою в [твоем] доме, того кровь на голове нашей, если чья рука коснется его". Всякое могло случиться при военном штурме.
Также и Давид мог просто проявить жестокость по отношению к непокорному городу, вражеского народа. Ты ж потратил время на сличени различных переводов слов, а историю человеческую не прочёл. Вот и фантазируешь теперь, как должно быть, а не так как было. В те времена праведность измерялась в иных категориях, нежели в 21 веке. Даже христианства ещё не было!
Надо же всю историю полностью читать, чтоб были понятны и мотивы и поступки. 2Цар.10:
"Спустя несколько времени умер царь Аммонитский, и воцарился вместо него сын его Аннон.
И сказал Давид: окажу я милость Аннону, сыну Наасову, за благодеяние, которое оказал мне отец его. И послал Давид слуг своих утешить Аннона об отце его. И пришли слуги Давидовы в землю Аммонитскую.
Но князья Аммонитские сказали Аннону, господину своему: неужели ты думаешь, что Давид из уважения к отцу твоему прислал к тебе утешителей? не для того ли, чтобы осмотреть город и высмотреть в нем и после разрушить его, прислал Давид слуг своих к тебе?
И взял Аннон слуг Давидовых, и обрил каждому из них половину бороды, и обрезал одежды их наполовину, до чресл, и отпустил их.
Когда донесли об этом Давиду, то он послал к ним навстречу, так как они были очень обесчещены. И велел царь сказать им: оставайтесь в Иерихоне, пока отрастут бороды ваши, и тогда возвратитесь.
И увидели Аммонитяне, что они сделались ненавистными для Давида; и послали Аммонитяне нанять Сирийцев из Беф-Рехова и Сирийцев Сувы двадцать тысяч пеших, у царя [Амаликитского] Маахи тысячу человек и из Истова двенадцать тысяч человек.
Когда услышал об этом Давид, то послал Иоава со всем войском храбрых.
И вышли Аммонитяне и расположились к сражению у ворот, а Сирийцы Сувы и Рехова, и Истова, и Маахи, стали отдельно в поле.
И увидел Иоав, что неприятельское войско было поставлено против него и спереди и сзади, и избрал воинов из всех отборных в Израиле, и выстроил их против Сирийцев; остальную же часть людей поручил Авессе, брату своему, чтоб он выстроил их против Аммонитян.
И сказал Иоав: если Сирийцы будут одолевать меня, ты поможешь мне; а если Аммонитяне тебя будут одолевать, я приду к тебе на помощь;
будь мужествен, и будем стоять твердо за народ наш и за города Бога нашего, а Господь сделает, что Ему угодно.
И вступил Иоав в народ, который был у него, в сражение с Сирийцами, и они побежали от него.
Аммонитяне же, увидев, что Сирийцы бегут, побежали от Авессы и ушли в город. И возвратился Иоав от Аммонитян и пришел в Иерусалим.
Сирийцы, видя, что они поражены Израильтянами, собрались вместе.
И послал Адраазар и призвал Сирийцев, которые за рекою [Халамаком], и пришли они к Еламу; а Совак, военачальник Адраазаров, предводительствовал ими.
Когда донесли об этом Давиду, то он собрал всех Израильтян, и перешел Иордан и пришел к Еламу. Сирийцы выстроились против Давида и сразились с ним. И побежали Сирийцы от Израильтян. Давид истребил у Сирийцев семьсот колесниц и сорок тысяч всадников; поразил и военачальника Совака, который там и умер.
Когда все цари покорные Адраазару увидели, что они поражены Израильтянами, то заключили мир с Израильтянами и покорились им. А Сирийцы боялись более помогать Аммонитянам.
Через год, в то время, когда выходят цари в походы, Давид послал Иоава и слуг своих с ним и всех Израильтян; и они поразили Аммонитян и осадили Равву; Давид же оставался в Иерусалиме..."
Это была стандартная военная жестокость того времени. Да и любого тоже. Убить жестоко врага, который не хотел сдаваться и на которого потрачено столько сил и жизней побратимов, это награда для солдата. Так же, как и казни пленных, это развлечения. Тебе надо какое-нибудь историческое кино посмотреть или почитать что-нибудь - всё доступно в наше время!
Исторические сводки
Падение Гамалы. Иосиф Флавий. Иудейская война.
Цитата:
Воспоминание о павших при первом штурме усилило ярость римлян против всех. Многие в отчаянии, обняв своих жен и детей, бросались с ними в бездонную пропасть, зиявшую под крепостью. Ожесточение римлян далеко еще уступало изуверству пленников против самих себя: римляне уничтожили 4000, между тем как в лощине найдено свыше 5000, которые сами бросились туда. Никто не остался в живых, кроме двух женщин. Это были сестры Филиппа, сына превосходного военачальника царя Агриппы, по имени Иаким. Они спаслись тем, что скрылись от ярости римлян, ибо последние не щадили даже грудных детей: многих таких младенцев они хватали и швыряли с высоты крепости вниз.
Тацит. История
Цитата:
Армия спокойно вступила на территорию союзных тревиров и остановилась в городе Диводуре, принадлежащем племени медиоматриков. Здесь солдатами, несмотря на оказанный им прекрасный прием, внезапно овладел беспричинный страх, и, похватав оружие, они бросились убивать ни в чем не повинных жителей — не ради добычи, не из желания пограбить, а движимые лишь исступлением и яростью. Чем непонятней были причини, вызвавшие резню, тем труднее было их устранить; лишь под влиянием просьб и заклинаний командующего солдаты пришли в себя, и племя удалось спасти от полного истребления. Тем не менее убитых оказалось около четырех тысяч человек. Галльские провинции охватил такой ужас, что целые племена, со старейшинами во главе, выходили навстречу войскам, моля о пощаде, женщины и дети бросались к ногам солдат, делали все, чтобы умилостивить гнев воинов и добиться мира, хотя по существу никакой войны и не было.
Под вечер прибыли основные силы флавианской армии. Увидав горы трупов и следы только что разыгравшегося сражения, солдаты решили, будто война кончена, и стали требовать, чтобы их вели на Кремону — принимать капитуляцию противника или брать город штурмом. Все вместе они повторяли эти красивые слова, про себя же каждый думал совсем другое: «Колония лежит на равнине, и захватить ее внезапным налетом нетрудно. Что днем, что ночью — мужество от нас потребуется то же, а грабить в темноте свободнее. Если дождаться дня, пойдут мольбы и просьбы, разговоры о мире, за все труды, за всю кровь нам достанутся только пустая слава и никчемная репутация великодушных воинов, а богатства Кремоны прикарманят префекты да легаты. Каждый ведь знает, что если город взят, добыча принадлежит солдатам, если он сдался — командирам». Солдаты не давали говорить центурионам и трибунам, заглушали их слова звоном оружия, потрясали мечами и копьями, угрожая поднять бунт, если их не поведут на Кремону...
Больше всего, однако, беспокоило командиров настроение солдат: они готовы были вынести любые опасности, но не допускали и мысли о промедлении, всякая мера предосторожности вызывала у них раздражение, только безрассудная дерзость сулила надежду, алчность и страсть к добыче заставляли забывать о смерти, ранах и крови.
Ни приказы, ни подбадриванья не действовали больше на обессиленных солдат. Тогда полководцы указали солдатам на Кремону и пообещали отдать им город на разграбление... Ни кровь, ни раны не могли больше удержать солдат.
Между тем жители Кремоны в ужасе метались по улицам, наводненным вооруженными воинами. Резня чуть было не началась, но командирам удалось уговорить солдат сжалиться. Антоний собрал войска на сходку и обратился к ним с речью, в которой воздал хвалу победителям, милостиво отозвался о побежденных и не сказал ничего определенного о жителях города. Солдаты, однако, были движимы не только обычной жаждой грабежа, — легионеры издавна ненавидели жителей Кремоны и рвались перебить их всех. Считалось, что еще во время отонианской войны они поддерживали Вителлия; солдаты тринадцатого легиона, оставленные в свое время в городе для сооружения амфитеатра, не забыли шуток и оскорблений, которых им пришлось тогда наслушаться от распущенной как всегда городской черни; флавианцев возмущало, что здесь, в Кремоне, Цецина устраивал свои гладиаторские бои; они приходили в ярость при воспоминании о том, что именно тут дважды происходили кровопролитные сражения, жители выносили пищу сражающимся вителлианцам и даже кремонские женщины принимали участие в битве, — до того велика была их преданность Вителлию. Сыграла свою роль и происходившая в городе ярмарка: благодаря ей колония, и без того зажиточная, выглядела сказочно богатой. Позже виноватым за все здесь случившееся оказался в глазах людей один Антоний, остальные полководцы сумели остаться в тени. Сразу же после боя Антоний поспешил в баню, чтобы смыть покрывавшую его кровь; вода оказалась недостаточно теплой, он рассердился, кто-то крикнул: «Сейчас поддадим огня!». Слова эти, принадлежавшие одному из домашних рабов, приписали Антонию, истолковав их так, будто он приказал поджечь Кремону, и общая ненависть обратилась на него; на самом же деле, когда он находился в бане, колония уже пылала.
Сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город, за ними — обозные рабы и маркитанты, еще более многочисленные, еще более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся поножовщиной и убийствами. Солдаты тащили деньги и сокровища храмов, другие, более сильные, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, — в поисках спрятанных кладов они рыли землю, избивали и пытали людей. В руках у всех пылали факелы, и, кончив грабеж, легионеры кидали их, потехи ради, в пустые дома и разоренные храмы. Ничего не было запретного для многоязыкой многоплеменной армии, где перемешались граждане, союзники и чужеземцы, где у каждого были свои желания и своя вера. Грабеж продолжался четыре дня.
Так, на двести восемьдесят шестом году своего существования, погибла Кремона.
Антоний, стыдясь преступлений, которым он потворствовал, чувствуя, что ненависть к нему все растет, издал приказ, запрещающий кому бы то ни было держать в неволе жителей Кремоны. Пленные эти оказались для солдат невыгодной добычей, так как вся Италия единодушно и с отвращением отказывалась покупать рабов, захваченных таким образом. Солдаты стали их убивать; прослышав об этом, родные и друзья начали тайком выкупать своих близких.
Хроники династии Тан
Цитата:
Весной 645 г. имперская армия переправилась через пограничную реку Ляошуй, приступом взяла крепость Гаймучен и осадила г. Ляодун. 40 тыс. корейцев пришли на выручку и потеснили китайскую пехоту, но были отбиты. После этого камнеметные машины разбили стены города и, пользуясь ветром, имперцы подожгли город. Корейцы, стоявшие на стенах, не сдавались, но их поражали длинными копьями. Город пал.
Затем после упорной обороны сдалась сильная крепость Байяйчен, расположенная к северу от Ляодуна. Перед приступом, когда штурмовая колонна уже стояла у бреши, полководец Ли Цзи сказал: "Ратники охотно подвергаются стрелам и каменьям, не думая о жизни, единственно для получения добычи. Теперь город почти взят; для чего же соглашаться на принятие сдачи и охлаждать ревность в сражающихся войсках?". Государь сошел с лошади и, извиняясь, сказал: "Твоя правда; но позволить войскам убийство и брать в плен жен с семействами - я не могу перенести это; а отличившихся из твоего корпуса я награжу вещами из государственного казначейства и таким образом выкуплю у тебя один город". Ли Цзи отвел войска, и государь принял капитуляцию.